ГЛАВА 5

В БРИТАНСКОМ ФЛОТЕ

Ships are safe in harbour, but that’s not what they were made for.
Кораблям в гавани опасность не грозит.
Но не для этого они построены.

Старая поговорка

Летом того же 1956 года отец вдруг совсем неожиданно получил приглашение уже без всяких дальнейших собеседований или заседаний комиссии приехать в Шотландию и поступить на работу в Военную школу иностранных языков. Что вдруг произошло? – на этот вопрос он так никогда и не смог получить ответа. Отец уехал и сразу энергично взялся за работу.

«The Joint Services School for Linguists», что можно перевести как «Школа иностранных языков объединенных родов войск» - находилась на восточном побережье Шотландии рядом с рыбацкой деревней Крейл примерно в десяти километрах южнее города Сэйнт Андрюз. Школа занимала территорию бывшей авиабазы военно-морского флота.

Мне довелось потом неоднократно там побывать.

Первое время отец жил в своей комнате в офицерских помещениях и питался в офицерском собрании. Хотя он был штатским, он практически находился на положении военного. В одноэтажном общежитии жило несколько его коллег преподавателей. Помещение обслуживал человек, который был не то что денщиком в старом смысле, но поддерживал чистоту и исполнял мелкие хозяйственные обязанности. Это был рыжий с веснушками (как полагается шотландцу) солдат, уже не первой молодости. Он был уроженцем горного района северо-запада своей страны и говорил на таком диалекте, что даже англичане его с трудом понимали.

Через некоторое время в Шотландию приехала мама, и родители сняли маленькую квартиру в деревне Крейл в двухэтажном каменном домике напротив небольшого замка. Мы стали жить на два дома — один на юге в Англии, другой на севере в Шотландии.

Восточное побережье Шотландии в принципе не такое впечатляющее, как западное. Нет фьордов и высоких гор. Но Крейл - довольно живописное место, привлекающее туристов.

Домики, похожие на игрушечные, прилеплены к крутому склону, который в форме естественного амфитеатра спускается к небольшой бухте. В маленькой гавани стоят, прячась от штормов открытого моря, разноцветные рыбацкие катера и лодки. На скале, выступающей как плечо в море, стоит небольшой замок (у стен которого мы жили), старинный, но еще обитаемый. У подножья замка холодные волны Северного моря вечно с пеной грызут каменистый берег.

В деревне - два-три пансиона и несколько пабов (пивных), существующие там уже несколько сот лет, с низкими, закопченными потолками. В них по вечерам собираются местные жители, в основном рыбаки, и рассказывают истории про море, рыбу и погоду. Других тем для разговора в деревне мало. Я любил иногда заходить туда. Чтобы не осложнять разговор, я не рассказывал о своем русском происхождении. Местные приняли меня как соседа с «юга» по той стороне границы.

Сразу за деревней начиналось летное поле. Во время войны место было оживленное. Теперь там мирно паслись длинношерстные шотландские овечки. В другом конце поля располагались одноэтажные здания «Военной школы иностранных языков».

Когда отец поступил на работу, в школе училось несколько сот курсантов всех четырех родов войск - сухопутной армии, ВВС, ВМФ и морской пехоты. Большинство курсантов состояло из военнослужащих, отбывающих двухлетнюю воинскую повинность, в возрасте 18-20 лет – все, получившие среднее образование. Помимо того, что они интенсивно в течение почти двух лет изучали языки, они мало чем занимались. Курсанты освобождались от многих обычных военных обязанностей. Раз в неделю они выстраивались в ряды на асфальтовом плацу. Маршировали они плохо. Боевые солдаты и офицеры регулярных войск смотрели на них довольно косо. Опытному глазу любого старшины было видно, что в строю шла “интеллигенция” британских вооруженных сил.

Отец работал в отделе ВМФ и морской пехоты. Многие из его младших учеников видали военные корабли лишь издалека. Получив звание мичмана или младшего лейтенанта, выпускники отправлялись на оставшийся небольшой срок воинской повинности на службу в действующем флоте. Потом многие из них продолжали свое образование в вузах и университетах, где продолжали изучать языки. Время от времени отцу попадались группы офицеров в чине постарше — лейтенанты военно-морского флота и майоры морской пехоты. В одной из таких групп учился коммандер Мейтленд-Макгилл-Крейтон

С тех пор, как отец служил в Черноморском флоте еще во время Первой Мировой войны, прошло около четырех десятилетий, и в области военно-морской технологии произошли огромные перемены. Отцу пришлось вспомнить старую терминологию и полностью изучить новую. Все, что было связано с авиацией, например, было для него новым. То же самое касалось всего, связанного с радиолокационной и электронной техникой, а также с новой технологией ведения борьбы против подводных лодок, основанной на гидроакустических системах подводного зондирования.

Отец увлекался такими технологическими и лингвистическими проблемами. Иногда он этими проблемами с нами делился. Например, как перевести слово “Pom-Pom” («Пом-Пом») на русский язык? Точного аналога такого вида оружия в советском флоте не было. Пришлось объяснять, что собой представлял этот “Пом-Пом”. Не помню точно, но получалось это примерно так: “установка многоствольного скорострельного сорока четырех миллиметрового противовоздушного орудия”. Или в сокращенном виде: «УМССЧМПО» – шутил отец. Становилось понятным, почему англичане придумали такое упрощенное название этому орудию, основанное, по-видимому, на звуке, который оно издавало во время стрельбы.

Работа отцу нравилась. Он почувствовал себя в «своей тарелке», хотя никогда раньше в своей жизни не работал преподавателем. Знаю, что в Крейле отца любили как ученики, так и коллеги. Среди своих русских коллег-преподавателей он подружился ближе всего с одним казаком по фамилии Галко. Во время войны Галко (имя и отчество, к сожалению, не помню) служил в Казачьем корпусе генерала Вермахта Гельмута фон Панвица. Спрятавшись в горах, Галко удалось избежать насильственной репатриации в Советский Союз 17 тысяч казаков, выданных англичанами большевикам в австрийском городке Лиенце весной 1945 года на верную смерть. Гельмут фон Панвиц имел возможность избежать их участи. Не будучи никогда советским гражданином, он «репатриации» не подлежал. Но решил разделить с казаками их судьбу до конца. Советы, естественно, его потом убьют – через повешение.

Галко рассказал отцу о многих деталях этой далеко не лестной странице английской истории, о которой отец знал, но лишь по пересказам и только в общих чертах. В те годы английские СМИ на эту тему хранили почти полное молчание. Это белое пятно потом заполнят нашумевшие книги: «Victims of Yalta» («Жертвы Ялты») графа Николая Толстого и « The Last Secret» («Последний Секрет») лорда Николаса Бетеля. С одним из авторов, Николаем Толстым, мне потом в жизни довелось встречаться.

Более подробно о выдаче в Лиенце и об этих печальных событиях 1945 года мы поговорим в другой главе.

……………………..

Тем временем я продолжал учиться (довольно успешно) в «Королевской школе грамматики». Зимой мы играли в регби. Спорт довольно грубый. Меня включили в школьную команду благодаря тому, что я очень быстро бегал с мячом на крайнем правом фланге. Быстрота часто спасала меня от неприятных ситуаций. Но не всегда. В последний день перед Рождественскими каникулами у нас проводилась тренировка. Мы готовились к довольно серьёзному турниру юниоров по регби. Кто-то сбил меня, не помню – спереди, сзади, сбоку, снизу или сверху, но с такой силой, что встать я не смог. На следующий день после визита в больницу, куда мне пришлось добираться на автобусе и последние двести-триста метров идти в гору пешком (было довольно больно), меня отвезли домой в Амершам на машине скорой помощи. Под мышками были костыли, а на ноге - большой белый гипс. Увидев меня, бедная мама чуть в обморок не упала. С ее мужем за много-много лет до этого произошел несчастный случай. В результате железнодорожной аварии ему пришлось ампутировать ногу. В моем случае, слава Богу, – пустяки. Небольшая трещина кости и пару месяцев без спорта.

Помимо уроков и спорта в нашей школе мы занимались еще и военным делом. В то время существовала программа, в которой принимали участие почти все средние школы в стране. Ученики проходили военную подготовку и входили в состав формирования под названием «Объединенные кадетские силы» («The Combined Cadet Force»). Таким образом, Холодная война отразилась в те годы на жизни целого поколения английских учеников. Похожая программа существовала и в Советском Союзе.

Раз в неделю (по четвергам) мы надевали военную форму и превращались в солдатиков. В школе к этим занятиям относились довольно серьезно. Нас по-настоящему муштровали, выдавали оружие (винтовки марки «Ли Энфильд» образца Первой Мировой войны) и учили стрелять. Наша школа могла выставить три пехотные роты по сто человек, один взвод «моряков» и один взвод «авиаторов», в общей сложности около четырёхсот человек, чем школа очень гордилась. Был и свой духовой оркестр, состоявший из одного большого барабана, двух барабанов поменьше, нескольких флейт и нескольких труб. Но от этого оркестра было больше шума, чем музыки.

После двух лет обучения в пехотных ротах нам предоставлялся выбор – либо оставаться в «армии», либо поступить в «авиацию», либо во «флот». Во время летних каникул нас отправляли на несколько недель в лагерь, то есть на действующую военную базу того или иного рода войск в более отдаленные места. Так оно и было. Мне довелось побывать в Портсмуте, в Плимуте и на других военно-морских базах, а главное – слепая судьба, казалось, взяла меня за руку и тоже потянула в сторону Шотландии.

……………………

Погода стояла прекрасная и по шотландским меркам жаркая.

Наш корабль – эсминец, спущенный на воду еще во время войны, а теперь переоборудованный в противолодочный фрегат, базировался в небольшом порту Гренок в устье реки Клайд на западном побережье Шотландии. Корабль входил в состав Североатлантической противолодочной флотилии. Контингент из нашей школы, человек в 15, прибыл с Англии в порт Гренок на поезде и сразу разместился на борту корабля. В течение двух-трех недель нам предстояло полностью войти в жизнь и работу экипажа. Мы делали все, что обычно делают матросы: смазывали оборудование, чистили орудия, красили разные поверхности, скребли щеткой палубы. (Я понял, почему матросы носят штаны клеш – их можно заворачивать выше колена, когда драишь палубу.) Спали мы непробудным сном в гамаках. Утром их сворачивали и убирали в положенное место. Были назначены два-три старших и опытных моряка экипажа, которые показывали нам, что и как нужно всё делать. Иногда они над нами подтрунивали (с понятной снисходительностью), но относились к нам хорошо. Никакой дедовщины, которая губит дух и боеспособность любых вооруженных сил и позорит их имя, у нас не было.

На второй день после нашего прибытия наш корабль вышел в море на учения. Мы учились, например, обращаться со спасательными шлюпками и спускаться на них с корабля на ходу. Это довольно увлекательное занятие, похожее на серфинг, но делается это не индивидуально на доске, а в данном случае коллективно на шлюпке, в которой находится немало народа. Тут на ходу надо уловить точно время, когда нужно потянуть за рычаг, одновременно освобождающий шлюпку от кабелей, на которых она висит над водой. Необходимо знать, как держать руль, чтобы хребет носовой волны корабля отбросил шлюпку подальше от борта, а не наоборот, что могло бы иметь очень печальный исход. Мы приобретали знания о навигации как традиционным способом (при помощи карты, часов, компаса, солнца, звезд и т.д.), так и с помощью новых технологических радиолокационных систем.

Как-то однажды на заре нас сбросили на шлюпке где-то в открытом море (Атлантическом океане), а сам корабль уплыл куда-то за горизонт. Наше задание – добраться за такой-то и такой-то срок от пункта ‘A' до пункта ‘Б’ на карте, обозначенные красными кружками. Но кроме как белого пространства моря на карте ничего не видно – ни берега, ни острова, никакого ориентира, ничего. Помимо карты, компаса, секстанта и небольшого запаса еды и воды, ничего у нас не было. Выполнение этого задания по навигации было бы вполне возможно и не так уж трудно, если бы не одно “но”. Мы подняли парус и сразу поняли, что попали в абсолютный штиль. Это бывает крайне редко в северной Атлантике. Обычно бывает как раз наоборот. К тому же стояла редкая жара. Но, как говорится, приказ есть приказ. Пришлось взяться за весла. Так мы ими и проработали с краткими перерывами под издевательским солнцем весь день.

Уже темнело. К огромному облегчению на горизонте появился наш корабль и стал нам что-то мигать своей мигалкой по коду Морзе. Слишком быстро – никто ничего не понял. Было принято единственное правильное решение – грести дальше по направлению, откуда исходил сигнал. Думаю, что капитану корабля, прекрасно знавшему заранее, каков был прогноз погоды, захотелось чуть-чуть поиздеваться над нами. Что ему безусловно удалось.

Мало кто знает, что у северо-западных берегов Шотландии водятся акулы. Они очень большие и страшные. Их называют «гигантскими акулами». Из всех пород акул они самые большие. Но они абсолютно безобидны. Человеческая порода их, кажется, вовсе не интересует. Они заплывают в шотландские фьорды вместе с теплым течением Гольфстрима. Еще меньше известно, что бывали случаи, когда корабли британских ВМС использовали этих акул во время учений в качестве мишени. Эти страшные существа слишком хорошо дублируют роль подводных лодок. Кажется, (надеюсь!) использовались холостые снаряды.

В те годы задача Североатлантической противолодочной флотилии (North Atlantic Anti-Submarine Squadron) состояла в том, чтобы в случае войны обнаруживать и уничтожать советские подводные лодки. По окончанию Второй Мировой Войны, в течение четырех десятилетий Холодной Войны американские, британские и советские подводные лодки играли в «кошки-мышки» в Атлантическом и Тихом океанах. Эта была очень опасная игра. Одна ошибка или недоразумение, неправильно посланный сигнал или неправильно понятый приказ с той или иной стороны мог бы превратить «холодную» войну в «горячую» с катастрофическими последствиями для обеих сторон.

Однажды наш корабль стоял пришвартованным к пристани городка Ротсей на острове Бъют. Летний пейзаж той части Шотландии часто похож на калейдоскоп. Тучи постоянно перемещаются, меняют свою форму, бросают темные пятна тени на склоны гор и на заливы с моря – зеленые, сиреневые, синие – и вдруг прорывается золотой луч солнца, и все вновь меняется, движется, крутится.

Но в тот вечер вновь был штиль. Казалось, все застыло, и сам воздух к чему-то прислушивался. Вода отражала, как в зеркале, небо при заходе солнца. На другом берегу залива, сиреневая цепочка гор уходила вдаль и терялась на горизонте, сливаясь с морем и небом. Одни лишь чайки кричали и суетились, как всегда, вокруг корабля. Красота неописуемая, короче говоря, требующая перо поэта, а не прозаика, как я!

Была суббота, и вечером нас отпустили на берег. В нашей группе нас было трое. Мы зашли в какой-то ресторанчик, паб или кафе (во всем городке их было два или три), провели там некоторое время и вышли погулять. В Ротсей вдоль берега есть свой “променад”. Он небольшой, максимум минут 10-15 медленным шагом в одну сторону и то же самое время, естественно, обратно. Вечер был прекрасным, нежным, и казалось, все население городка вышло, чтобы им полюбоваться и подышать.

Время от времени нам попадались две-три местные молоденькие ”красотки”, идущие таким же медленным шагом, как и мы. В таком возрасте мальчишкам-подросткам почти все девушки кажутся красавицами.

Они гордо и спокойно прохаживались мимо нас, делая вид, что нас не замечают. Мы, как зеркало, делали то же самое. Абсурд, конечно. Но такова уж природа человеческая. Вспоминается одна старая и мудрая французская пословица: “Si la jeunesse savait, si la vieillesse pouvait” -- “Да знала бы молодость, да могла бы старость”.

Наверное, именно из-за них, этих девушек, мы не заметили, как время пролетело. Комендантский час был в 23:00. А уже стукнуло 23:00. Мы бросились бегом к кораблю. Опоздали на борт на две-три минуты. Нас уже ждал караул, но не почетный. За трапом стояло трое – унтер-офицер и два морских пехотинца. Пехотинцы были в парадной форме и вооружены винтовками со штыками. Унтер-офицер отдал приказ, и нас провели маршем под эскортом на корму. Там приказали выстроиться в ряд под пушкой. Унтер-офицер вынул из кармана карандаш и записную книжку. Обращаясь к первому из нас, спросил:

- Фамилия?

На что получил ответ:

- Нельсон.

- Что? Что?

- Нельсон.

У унтер-офицера вместе с записной книжкой руки опустились, брови поднялись, глаза, всматриваясь в собеседника, сузились. После паузы он процедил:

- Нельсон?

- Да, сэр … на самом деле… Нельсон.

И нашему Нельсону пришлось долго объяснять, что он хоть и «Нельсон», но никакого родственного отношения к легендарному адмиралу не имеет – что просто однофамилец и больше ничего.

Унтер-офицер записал что-то и перешел к следующему:

- Фамилия?

- Скотт-Кидди.

- Что? Что?

- Скотт-Кидди, сэр.

- Повторить… по буквам!

- C-к-о-т-т – К-и-д-д-и. Пишется через дефис.

- Где там дефис?

- Посередине.

- Посередине чего?

- Фамилии.

(Длинная пауза. Записал что-то в блокноте.)

- Ладно - следующий, - фамилия?

- Волконский.

- Что? Что?

(Глаза опять сузились)

- По буквам!

- В-о-л-к-о-н-с-к-и-й.

- А…а… это что у тебя за фамилия?

- Русская.

- Русская?

(Опять пауза)

- А…а… ты-то, каким образом-то на борт этого корабля попал?

Ну, мне тоже пришлось долго объяснять, что такая уж у меня фамилия, что я – русский, что к Советскому Союзу никакого отношения не имею, что наша семья “белые”, а не “красные”, давно живем в Англии, что отец тоже недавно поступил на службу в британский военно-морской флот и т.д. и т.д..

Унтер-офицер прослушал всю мою историю, кажется, с большим интересом.

Дело кончилось все-таки довольно благополучно. Следующий день – воскресенье и после краткого богослужения на борту был тоже выходным для экипажа. Но вместо того, чтобы отдыхать на корабле или гулять по берегу, нам пришлось несколько часов драить щеткой с мылом палубу.

………………………..

В то лето, не заезжая домой в Амершам после окончания нашего “круиза” на фрегате, и, не переодевшись в штатское, я отправился, в чем был, к отцу в Крейл на противоположный берег Шотландии. Мне показалось, что отцу будет приятно, что я явлюсь к нему на место его службы в военно-морской форме.

До конца летних каникул оставалось недели две. Я провел их вместе с отцом. Он был в хорошем настроении и познакомил меня со своими учениками. Затем я отправился домой и обратно в свою школу, до окончания которой оставался год. Началась подготовка к одному из самых важных экзаменов моей жизни – к экзамену на единый аттестат зрелости по окончании среднего образования. От результатов этого экзамена зависела моя дальнейшая судьба: закончу ли я свое образование на среднем уровне или пойду дальше учиться в университет?

Результаты экзамена оказались хорошими. Они давали мне право на полную государственную стипендию на обучение в любом университете Великобритании. Возник вопрос, – в какой?

Конечно, стоило бы попробовать в Оксфорд или Кембридж. Отец решил посоветоваться со своими знакомыми и коллегами. Коммандер Мейтлэнд-Магил-Крейтон, окончивший военно-морскую академию Дартмут, подал идею – а не стоило бы мне вместо университета пойти по военно-морскому пути? «Возможный вариант» - сказал папа - «но, надо подумать».

«Не надо во флот, ни в коем случае!» - почему-то сказал сэр Францис Дэшвуд. «Только в Оксфорд, только в Оксфорд и только в колледж «Крайст Черч»!» - твердил сэр Францис. Понятное дело, ведь он сам учился там. Легко сказано, но «Крайст Черч» - самый аристократический и престижный колледж в Оксфорде (хотя тут вряд ли согласятся все остальные колледжи университета, которых около сорока и некоторые из них считают себя не менее хорошим и престижными). У Дэшвудов все было просто: почти все они, с начала 17-го века, шли по одной и той же линии: сначала – в Итон потом в «Крайст Черч» и далее - либо в Палату лордов, либо в Палату общин в Вестминстере, либо в один из гвардейских полков. Каждый, как говорится, на свой аршин мерит. Но было еще одно обстоятельство. В колледже «Крайст Черч» преподавал педагог, который уже тогда завоевал себе международную известность в академическом мире как выдающийся византолог, князь Дмитрий Оболенский. Он был также специалистом по древней русской литературе и автором антологии русской поэзии в издательстве «Пингвин» -- “The Penguin Book of Russian Verse.”

В Оксфорде (как и в Кембридже) репетиторская система обучения. Педагоги университета являются одновременно членами того или иного колледжа, где они и проводят свои занятия со студентами. Университет не имеет своей отдельной территории. Он раскинут по всему городу. Каждый колледж как бы свой мини-университет и не связан с каким-либо определенным факультетом, а со всеми.

Отец решил поехать в Оксфорд и побеседовать с Оболенским. Он остался очень довольным встречей. Оболенский сказал, что если мне удастся сдать конкурсный вступительный экзамен, то он не видит никаких причин, почему я не смогу поступить в «Крайст Черч». Но если провалюсь – “sorry” – при всем желании ничем помочь он не сможет. Но, решение было принято.

Была еще одна маленькая деталь, хотя на решение «замахнуться» на «Крайст Черч» она большого влияния не имела. В колледже в свое время учился еще один выходец из России – князь Феликс Юсупов. Да, тот самый. Организатор и активный участник покушения на Григория Распутина. А в наше время тот же колледж окончил князь Лобанов-Ростовский, который был года на два-три старше меня.

Юсупов, Лобанов-Ростовскй, Оболенский… - в колледже «Крайст Черч» чуть-чуть «Русью пахло».